[Конрад Кёрз]

01.07.2010 в 22:18

Пишет  МКБ-10:

Мат Легаля. Прошу прощения за АУ
Название: Мат Легаля*
Автор: МКБ-10
Бета:  Джей Спендер
Рейтинг: R или NC-17
Пейринг: отсутствует, намеки на Канаме/Гин и Айзен/Гин
Жанр: АУ, ангст
Предыстория: из текста это должно быть ясно, но не уверен, что действительно будет. Беспросветная АУ. Айзен - глава финансовой империи, Канаме - аналитик, Гин - наемный убийца. Друзья детства и юности. Айзен, когда подпалили хвост конкуренты, делает большую ошибку и сдает Гина.
Дисклеймер: имена и характеры - Кубо, идея -  Джей Спендер, я только записал, да
Предупреждение: якудза, кровищща, смерть персонажа

Он чувствует легкое дуновение воздуха с дразнящим привкусом опиума. Женщина курит... Неспешно пропускает меж губ сладковатый дым. И молчит. Душно. Виски и волосы надо лбом мокры от пота. Проклятый Кобэ.
- Да, он у нас, - отвечает она на вопрос, которого он не задавал.
- Я могу... - от долгого молчания и запаха дыма голос срывается на полуслове, - ...могу его...
- Увидеть? - Смеется, ведьма. Знает, что он слеп.
- ...навестить. Мне нужно знать, что с ним все в порядке.
- Он жив.
- Ваших слов недостаточно!
- Не забывайте, кто я. Моего слова здесь достаточно.
- Простите... - Он мнет в руках платок, которым вытирал лицо. - Но я должен переговорить с ним. Я действую не от имени Айзена, а от собственного...
- Вот как? Вы пришли по личному делу?
- Да. Этот человек мне нужен... живым.
- Нам - тоже. Мы рассчитываем, что после нескольких... бесед он назовет заказчика...
- И будет работать на вас? Ведь только поэтому он до сих пор жив?
Он слышит, как жужжит в тишине невесть откуда взявшаяся муха, шелест песчинок в старинных часах и её напряженное дыхание.
- Тогда и вы поймите... - Она поднимается, и с мягким стуком кладет на стол деревянную трубку. - Ичимару Гин убил моего сына... Имени заказчика он не называет... Я могу пощадить наемника, он, в конце концов, только оружие в чужих руках... но я хочу знать... - Воздух вспороло её резкое движение... повернулась? - слышите, ЗНАТЬ, кто за этим стоит!
- Я... - он осторожно встал с кресла, - ...поговорю с ним. Он назовет имя.
Какое-то время она молчала, взвешивая за и против, да и нет, жизнь убийцы или жизнь заказчика.
- Вас проводят, Тоусен Канаме.

Он осторожно спустился в подвал, опираясь на руку кого-то из её людей. Спёртый воздух пах каменной пылью и плесенью. В углу завозилось и зашуршало.
- Гин! - позвал он.
Шорох стал металлическим... это чьи-то руки сжали прутья клетки.
- Какая неожиданность, - протянул до рези в желудке знакомый голос. - Как тебе здешний сервис, Канаме-ку~уун, правда же совсем как курорт? Вот я и этим так говорю... А они, представь себе, молчат. Молчат, Ка~на~ме...
Тоусен коснулся решетки. Прочные, покрытые ржавчиной прутья... Этот каземат знавал и лучшие времена.
С другой стороны к его пальцам прижались холодным лбом. Канаме сел на корточки, чтобы коснуться его лица. Гин подался вперед, и замер так, словно загнанное животное. которое в страшной опасности бросается к человеку. Какое-то время они сидели, не шевелясь и почти не дыша. Слегка переместив пальцы, Канаме задел его руку и вздрогнул... бинты.
- Что... что они с тобой...
- А, - отмахнулся Гин, - не обращай внимания... избавили от кое-каких рудиментов...
- Что? - Он в тревоге ощупывал его кое-как перевязанные руки. Мизинцев до самой фаланги на обеих кистях больше не было.
- Ну как "что"? Зачем человеку, использующему на благо общества и горячо любимых заказчиков винтовку или пистолет, эти бесполезные пальчики? Лишние? Лишние... Мне все доходчиво объяснили, Канаме-ку~уун.
Он помолчал и добавил еще веселее:
- К тому же разрешения они тут все равно не спрашивают.
Канаме стиснул его запястья.
- Ты знаешь, чего они хотят?
- Есте~ественно.
Вот за этот жизнерадостный тон и губы, растянутые в улыбке, которую он не видел, хотелось надавать ему пощечин, ударить лицом о решетку, убить, только чтобы не сидел вот так, певуче рассказывая, как пытали и отрезали пальцы... чтобы дошло до упрямого подонка...
- Хорошо... А ты знаешь, кто тебя им сдал?
С какого-то выступа сорвалась капля и звонко разбилась о каменный пол.
- Знаю.
Тоусен ожидал чего угодно, но не такого ответа. Брошенного в пустоту спокойно, без привычного акцента, без насмешки в голосе, без жалости к себе, без ненависти. Знает.
- И не надо больше об этом, - торопливо добавил Гин, словно Канаме собирался его перебить, - Зачем пришел-то, Канаме-кун? Зоопарк закрыли?
Снова захотелось ударить.
- Я хочу тебе помочь...
- Да ну?
- ...она обещала выпустить тебя за выкуп...
- И большой?
- ...если ты назовешь имя человека, который заказал её сына.
Снова, словно с огромной высоты, звонко упала капля.
- Зря ты пришел, Канаме... Не назову. Профессиональная этика, так сказать.
Уравновешенному Тоусену уже давно не приходило в голову ругаться, тем более так грязно, но отборная брань сама собой сорвалась с губ.
- ....! Ты хоть понимаешь, ЧТО они с тобой сделают?!
- А потом пришлют тебе меня по почте, посылкой, по частям, с пометкой "Не открывать до рождества"? Старо, Канаме-кун. Стыдно бояться детских страшилок.
- Гин... - Он прижался пылающим лбом к холодной решетке. - Гин, я прошу... Я. Прошу.
Молчание.
- Имя. И я тебя вытащу. Имя, Гин!
- Нет.
Он отпустил прутья и отполз в угол. Завозился там, видимо, заворачиваясь во что-то. Канаме так и сидел у решетки. И к нему медленно-медленно приходило понимание.
- Это он? - наконец спросил он, и не узнал своего голоса.
Гин не ответил, но по еле заметному шевелению в дальнем углу Канаме понял: кивнул.
- Тогда почему?! Почему ты не продашь его? Не купишь себе жизнь?! - он не узнавал сам себя. Помешанный на законе и справедливости Тоусен предлагает предательство... и кому? Человеку, от которого он всегда ждал удара в спину!
- Дурак... - слабо хмыкнул Гин. - Я могу убить его своими руками. Но я его не предам. Иди...
Слова были не нужны, но все же, перед тем, как поставить ногу на ступеньку, Тоусен тихо сказал темноте:
- Ты меня возненавидишь.

Солнечный свет резанул по глазам. Вот ведь ублюдки, сказали: пасмурно... акан~на! А может, и не соврали.Может, и пасмурно. Просишь несколько недель в подвале, отвыкнешь от света, как белая плесень... Не удивительно, что слезы на глазах. Ничего-ничего, сощуримся чуть больше обычного, и сойдет.
- Сколько она с тебя взяла?
Вот слепому солнце нипочем. Садится в машину, мрачный, как катафалк (ох, прости, Канаме-кун, но кто подбирает тебе эти пиджаки? похоронное бюро?), делает знак: рядом. Хорошо, не "место" и не "к ноге". Хотя, будем откровенны, тебе регулярно приказывали "место", "к ноге" и "фас", и ты лениво так, в развалку шёл выполнять команду. А потом тебя отдали садисту-ветеринару и велели усыпить.
Какие пошлые аналогии, дорогой.
- Всё.
Он ответил, когда Гин уже позабыл свой вопрос.
- В смысле?
- Я заложил дом и продал компанию... У тебя найдется место для нищего финансиста, Гин?
- Найдется, - если он и смутился, то виду не показал, - в тесноте, да не в обиде, Канаме-ку~ун. Это все?
- Нет.
Мягко рычал мотор.
- Продолжа~ай...
- Об остальном я позабочусь сам. Тебе останется лишь... - он усмехнулся, - ...организовать похороны для того, кому повезет больше.
- Оооо... - Гин не смеялся так уже очень давно, до рези в и без того больных глазах, - Ну и дурак же ты, Канаме! Какие, к демонам, похороны? Это МОЯ работа, и я её выполню, понял? К тому же у меня с ним свои счеты...
У Канаме не было сил спорить.
Вечер они провели вдвоем. Гин заварил чай, включил запылившийся телевизор, и застелил постель. Старался быть гостеприимным - получалось плохо. Он язвил больше обычного, это выглядело наигранным, но Канаме не раздражало. Комнату Гина он еще не изучил, лишь просчитал, сколько шагов до ванной и кухни. Оказалось, немного.
- Не люблю просторные помещения... Клаустрофобия наоборот, - прокомментировал напевный голос. - В отличие от некоторых...
Канаме передернуло. В этой уютной квартирке (он вообразил её себе уютной) так не хотелось вспоминать об Айзене с его гигантоманией и огромным поместьем-дворцом.
- У "некоторых", без сомнения, застарелые комплексы и мания величия, - в тон Гину откликнулся он.
Больше в тот вечер они не говорили о бывшем друге.
Досмотрев вечерние новости, они легли в постель. Не потому, что в квартире была только одна кровать - просто им обоим хотелось хоть немного тепла, и кроме друг друга у них никого не осталось. Не занимались любовью. Лежали, касаясь друг друга лбами, и не могли заснуть. В третьем часу ночи Гин ушёл.
Тикали часы, а Канаме сидел на постели, обняв подушку, и вслушивался в каждый шорох. Словно он остался один на один с чернотой вселенной, и над головой безмолвно вращался небесный свод.

Лунная дорожка холодила ноги, он ступал неслышно и почти не таясь. В этом громадном пустом доме он знал каждую ступеньку, каждый переход, каждую статую и портьеру, знал, где прячутся камеры и гуляют сторожевые псы. Всё было просто. Сутки напролет в клетке он шаг за шагом проходил то одним, то другим маршрутом, словно разматывал длинную перепревшую нить. Это было игрой. Упражнением, чтобы не сойти с ума от душных дней и ледяных ночей в проклятом подвале. Яре-яре, как все повернулось, Айзен-сама! Вы продали меня якудза... продали, чтобы спасти свой бизнес и свою жизнь. Я НЕ продал вас им же... Забавно получилось, вы не находите? Только не думайте, Айзен-сама, что ваш преданный (о, во всех смыслах преданный) пёс теперь придет вылизывать вам руки.
Неспешно, словно танцуя, он передвигался от стены к стене, стараясь не попадать в морозно-белые пятна лунного света. Сигнализация была отключена, и псы мертвы, а прыщавый охранник в зале наблюдения так и остался лежать лицом на столе, заливая кровью потрепанный порножурнал. Ваш гамбит, Айзен-сама, ваш мат Легаля, превратился запрещенную, но от этого не менее смертельную комбинацию: вас атакует ваш собственный ферзь. Смешно.
Знакомый запах. Он приоткрыл дверь спальни и не смог сдержать улыбки... Только это была не усмешка трикстера, которую он носил, не снимая. Ему вдруг стало тепло. На секунду. Когда он понял, что соскучился по этой безвкусной спальне в стиле ампир, по этому запаху тёплого тела и дорогих простыней, запаху позолоты и атласа, шоколада и стали.
На полу расплескалось лунное озерцо... бросить призрак монетки и загадать желание. Чтобы на той раскаленной дороге, где мальчишка-беспризорник с облезающей лоскутами кожей (белая-белая, и загорать нельзя), со слезящимися, больными глазами собрался потерять сознание, проходил кто-нибудь другой, а не Айзен Соуске.
Или чтобы проснулся сейчас и позвал охрану.
Не проснулся.
Гин сел на край постели и вытащил скальпель.
Он лежал удобно, на спине, чуть повернув голову набок, демонстрируя плавный изгиб шеи, и завиток волос слегка закрывал ухо. Гин ласково убрал его. Движение было почти невесомым, и все же спящий шевельнулся. У Гина оборвалось сердце. Нет, вновь задышал ровно, и лишь было видно, как под тонкими веками беспокойно двигаются зрачки. Видит страшный сон. Бедный...
Скальпель тускло улыбнулся лунным бликом и лег на горло. Прямо под ухом. Гин закрыл глаза, потому что вдруг разучился смотреть. Но руки, тонкие, сухие руки наемного убийцы помнили... как нужно взяться за волосы. Как всадить скальпель поглубже. Как провести по широкой дуге, словно рисуя улыбку. Как перебарывать сопротивление сильного тела, которому сделали очень больно, как...
Он открыл глаза.
Прямо на него (в него, сквозь него) смотрели пульсирующие зрачки. Руки, постель, даже волосы, налипшие на лицо, были мокры от крови, и Гин слизнул её прямо со скальпеля. Пальцы того, что еще жило, но уже не было Айзеном Соуске, скребли по одеялу. Он смотрел прямо на Гина, и в глазах боль сменялась пониманием, а понимание - сладким туманом смерти.
Никаких красивых предсмертных слов. Только хрип и бульканье. Только эти мутнеющие глаза. Гин вытер скальпель об одеяло и наклонился над ним. Дыхания не было. Бешеная пульсация зрачков замерла. Но он все еще не верил. Нежно прижал два пальца к липкой от крови коже, выслушивая пульс на сонной артерии. Минута... две. Он положил голову ему на грудь. Так надежно, так хорошо лежать, только сердца не слышно. Остаться так до утра? Уснуть, обнимая деревенеющее тело, улыбаться красивым снам?
Нет, Айзен-сама, за вами я не уйду.
Он вытер тонкую металлическую рукоятку и оставил скальпель рядом с трупом. А потом поцеловал липкий лоб, красиво уложил вьющуюся прядку и закрыл остановившиеся глаза.
Он принесет цветы на его могилу. Ландыши. Да.

На рассвете, которого он не видел, но чувствовал каждой клеткой кожи, вернулся Гин. Думая. что он спит, а, может, и позабыв, что Канаме остался в его квартире, неслышно притворил дверь в спальню. Долго шумела вода. Потом он, по-прежнему в джинсах, вошёл и лёг на постель. Лицом вниз.
Канаме ждал. Судорожного вздоха, всхлипа, даже истеричного смеха, но Гин молчал. Только тикали часы и капал плохо закрученный кран. И, когда капли отстучали вторую сотню падений, он всё-таки решился коснуться холодного жилистого плеча. А потом обнял - с болью, с облегчением, с любовью... крепко-крепко обнял и прижался щекой к спине. Спина резонировала какие-то глухие спазмы, и Канаме понял, что Гин плачет. И сам тихо плакал, обнимая сухие плечи, и старался, чтобы он не заметил.
А когда под вечер. который для них был утром, Гин сполз с кровати и принес ему чаю,а он спросил:
- Что нам теперь делать?
- Просто жить, - ответил Гин. И добавил:
- Теперь - без него. Кстати, сейчас начнутся новости... куда ты дел пульт, акан~на?!

* Мат Легаля - матовая конструкция, предполагающая жертву ферзя

@темы: Not, Блич, Яой