[Svyatopolk]

17.06.2009 в 06:48

Пишет  m_izar:

название: (нет его... "драблл" №7)
автор: mizar
фандом: блич
пейринг: Маюри/Заэль, Ноитора/Заэль (намеком)
жанр: ангст
рейтинг: NC-17
дисклеймер: у-ух, если бы оно было мое!..
предупреждение: постканон, жестокость, насилие (над психикой в том числе), БДСМ, вроде как тентакли, употребление наркотических средств, удушение и дальше по списку.
От автора: автор не видит, никогда не видел и не увидит в Заэле насекомое. Он - цветок. Очень красивый, экзотический, полупаразит-полухищник. Фанатам бабочек – не читать.
размещение: неужели оно кому-то надо?

All of my hate cannot be found.
I will not be drowned by your thoughtless scheming.
So, you can try to tear me down,
Beat me to the ground,
I will see you screaming.

KoRn «Thoughtless»

«Ноитора, отстань... Да, не в духе! Идиот... порвешь ведь!...»
Еще несколько эпитетов для приличия, - пусть не мнит, что ему рады в любой момент, - и позволить, наконец, увлечь себя к столу, уже нетерпеливо дергая ворот, но все еще со смехом уворачиваясь от поцелуев.
«Осторожно! Стекло же...»
Звон, осколки. Плевать.
Грубый, жадный, сильный... Заэль упивался сознательной беспомощностью в его руках, судорожно глотая воздух, бурлящий от смешавшихся реяцу, почти задыхаясь, едва не захлебываясь чужой силой. И стонал тягуче, как смола сочится из треснувшей коры, и льнул ближе, сорванным листком, прибитым ветром, и сам впивался в сухие губы, когда костистые пальцы зарылись под подол, царапая бедра. Снова смеялся, уже иначе, тихим, переливающимся смехом, пока Джируга цедил проклятья сквозь зубы, сражаясь с собственной одеждой...
Но смех оборвался, когда Квинта резко взял его, без всяких предисловий, на сухую, опрокинув навзничь, - только затылок по столу стукнул, - прямо на осколки. Дико, больно.
Заэль зашипел зло, угрожающе - он не любит, когда боли слишком много, даже Ноиторе не стоит переступать определенной черты. Гранц не так уж безобиден, как может показаться при первом взгляде на весь этот глянец.
«Ноитора...»
Что не так? Что же не так?!..

Он уже кричит. И бьется, словно в конвульсии, в отчаянной попытке вырваться, а руки-ноги держит что-то, металлом врезаясь в кожу, обдирая, чуть не до кости, и вокруг горла, кажется, тоже... какая-то удавка... Боль огнем жжет внутренности, струится по венам, обрывает натянутые струнами нервы.
Понимание, яркое, как вспышка серо, накатывает с тошнотворной неотвратимостью, прорвавшись сквозь завесу галлюцинации. Заэль обрывает крик и заходится безудержным, злым хохотом, больше похожим на скрежет.
Попался, опять попался! Браво, Куротсучи, почти ведь достал. Только не будет тебе всей истины, кое-что надо и напоследок приберечь.
- Маю-юри-сама-а, - хрипит Октава, выворачивая суставы в креплениях, - Ну... что же вы... - слова царапают сорванную криком глотку, спазмы рвут речь на куски, но губы растягиваются в безумную улыбку, - опять с дозой... не рассчитали.
- Да неужели? - в скрипучем голосе ученого зазвучала откровенная издевка, - Ай, досада какая! Что ж, придется еще разок, с начала! Мы же никуда не торопимся, верно?
И все повторяется. Снова и снова. С той лишь разницей, что Заэль больше ничего не говорит - уже не может. И держится за одну только мысль - не сметь... Не сметь исступленно жрать эту густую, чужую силу, как бы ни велик был соблазн! Это ловушка, ловушка...
Интересно, его подопытные чувствовали такую же незамутненную ненависть? Или, чтобы так ненавидеть, надо все же понимать до конца, что именно происходит?

- Боже, Боже, - сокрушенно приговаривает Куротсучи, меняя на стойке капельницы не счесть какой по счету пакет, - Какое бессмысленное упорство. Ну, почему никто никогда не хочет по-хорошему?
По-хорошему?
Блуждающая на периферии сознания, туманная мысль обрела относительную плотность. По-хорошему…
Почему бы и нет?
- Бесполезно, - хотелось бы заставить голос звучать ровно, но все, на что он способен сейчас – лишь едва различимый шелест. Впрочем, незамеченным он не остается.
- Ты что-то сказал? – с поддельным интересом переспрашивает Маюри, заглядывая в похожее на восковую маску лицо арранкара.
- Моя кровь со временем выработает антитела на любой яд… - Заэль запнулся, чувствуя, как растекается по венам жидкий огонь тестируемого препарата. Еще пара ударов сердца – и максимальная концентрация заставит с нечленораздельным воем корчиться, позабыв на долгие часы, на каком свете он находится.
Ты же называешь себя ученым, чертов шинигами! Ну, сообрази же!
Когда после секундного колебания костлявые пальцы ученого меняют бледно-зеленоватую отраву на обычный физраствор, Заэль очень внимательно прислушивается к своим ощущениям, все еще ожидая подвоха. Сердцебиение выравнивается, удушливый жар отступает, и он почти готов поверить, что отделался набором аминокислот и белков, но навалившаяся вдруг, непреодолимая сонливая вялость доказывает, что без транквилизатора в коктейле не обошлось.
- Итак, - Маюри присаживается на край стола, оперев локоть на колено, и похожая на паучьи лапы кисть расслабленно свисает, почти задевая кончиками пальцев металлическую поверхность. - Бесполезно мне врать, Заэль-Апорро. Как ты объяснишь, что анализ твоей крови не показал наличия никаких антител?
Как он это объяснит?
Да, Заэль-Апорро Гранц, соображай живее, как ты собираешься объяснять природу универсальных микрочастиц в своей крови, не выдав при этом истинного их назначения?
И он пытается объяснить, старательно сглаживая углы в своих пояснениях. Хорошо, что некоторую путанность можно списать на действие наркотика. Куротсучи переспрашивает, задает уточняющие вопросы, а в голове нарастает нестерпимый гул, путающий мысли. Сохранять относительную ясность сознания все сложнее, так что под конец допроса Заэль уже не уверен, что не сболтнул лишнее. И странное выражение задумчивости на раскрашенном в черно-белую маску лице не сулит ему ничего хорошего.
Но он не собирается останавливаться. Сейчас, как никогда, Октава Эспада уверен в своем расчете. Единственная причина, по которой он до сих пор жив - любопытство сумасшедшего шинигами. И пока огонек интереса не гаснет, у Заэля есть шанс обыграть ситуацию в свою пользу.

***

Заэль никогда не шел к цели напролом. Глупо. Слишком опасно. И дело вовсе не в трусости или неуверенности, ни тем, ни другим он не страдал, но зачем же рвать себе жилы, если можно, петелька за петелькой, сплести изысканную интригу и терпеливо выждать, пока увязнут в паутине его враги. О, ему не привыкать к жизни в змеином кодле. Для того, кто в нем родился, нет ничего естественнее, чем скрупулезно продумывать каждый шаг, каждый жест, каждое слово. Анализировать и делать выводы. Действовать сообразно, подстраиваясь под обстоятельства. Это происходит почти подсознательно, на уровне инстинктов. В Лас Ночес оптимальной схемой поведения была смесь заискивающего почтения к Владыке и язвительно-манерного пренебрежения пополам с завлекающей доступностью в отношении тех, кто был выше его по положению. Хотя, секс никогда не был для младшего Гранца целью, больше - средством. Никаких границ не существовало. Получить желаемое, собрать информацию, усыпить бдительность, да просто стресс снять. Мало ли, для чего это можно использовать? Тем более, если действительно можно. Здесь это не годилось. Новая поведенческая линия выработалась довольно скоро, хватило пары недель.
Для тренировок на полигоне его забраковали почти сразу. Слишком специфичны возможности Форникараса, чтобы позволить использовать их. А без них, что он вообще может, оса с вырванным жалом? И Заэль всячески культивировал это мнение, абсолютно не стремясь повторить судьбу того же Гриммджоу, который, оказывается, попал в плен немногим ранее его самого, и которому только успевали в расположении четвертого отряда шкуру штопать. Хотя, и во власти капитана двенадцатого был далеко не мед. Тот разве что на куски свою добычу не резал, но это стоило того, чтобы получить, пусть и ограниченный, а все же доступ к тайнам Бюро каких-то там Разработок, так это место здесь называют? Без разницы. Чем ближе враг, тем больше шансов обнаружить его уязвимое место.
Уязвимым местом капитана двенадцатого отряда оказалось любопытство. Как предсказуемо. Конечно, первая петля затянулась не сразу, но когда впервые Куротсучи в ответ на очередную, ненавязчивую поправку относительно дозировок не съязвил и не предложил подумать на досуге о том, мол "если ты такой умный, почему такой подопытный?", а только ткнул под нос запись с подробным графиком инъекций, составленный самим Заэлем еще в бытность Лас Ночес, и без о всяких присказок предложил опровергнуть собственный расчет, не выглядя при этом идиотом, - Гранц возликовал.
Это была победа. Крохотная, ничтожная, но - победа.
Заэль положил все моральные силы на то, чтобы нацепить на лицо маску отстраненности и удавить в зародыше рвущийся наружу торжествующий оскал. Рано, еще слишком рано. Лед слишком тонок, ступать надо осторожно. Так осторожно, чтобы ни единой трещинкой не обнаружить легкой поступи, чтобы подойти близко, еще ближе - вплотную. Да, он слаб. Да, он не так уж и умен, хотя, кое в чем и разбирается. Да-да и еще тысячу раз, да - бесконечно далек от совершенства. Он признал поражение. Он неопасен. Видите, Куротсучи-тайчо? Нет нужды опасаться какого-то жалкого, добровольно легшего под скальпель арранкара. До-бро-воль-но. Ключевое слово. Это ведь важно, да? Сколько времени сэкономлено. Вашего времени. Какой хороший, послушный образец. А уж полезный какой! И, что немаловажно - один из последних представителей своего вида. Уникальный, в своем роде. Потому и действие препаратов настолько отличается от ожидаемого. Интересно? Конечно, интересно.
И он охотно делился подробностями собственной физиологии, делая поправки на привнесенное, стараясь не затрагивать тему умственных способностей. Ну, разве что изредка, позволяя ехидничающему шинигами потешить самолюбие за свой счет.
А ведь Айзен опять оставил Общество Душ с носом. Ай-ай-ай. И Хогьеку при нем осталась, вот ведь незадача. Что же делать-то теперь, когда вожделенный артефакт так и не попал в загребущие ваши руки, а, тайчо? Эспада уничтожена, это да, но, что ему стоит создать новую? И, возможно, даже - почему бы и нет? - более совершенную, чем прежняя.
Заэль виртуозно играл в любимую из своих игр - выживание. Лицедейство на грани откровения, блеф, неотличимый от истины. Главное – самому поверить. И зритель уже не увидит разницы. Маюри считает себя гением? Не он один.

***

Нет нужды смотреть, чтобы предугадать продиктованные безупречной схемой действия. Легко скользнувшая в вену игла, перехватывающий дыхание жар сердечного стимулятора – без него никак, после ввода цитотоксина мышечный тонус ощутимо падает и в момент высвобождения высшей формы сердце может просто-напросто не выдержать нагрузки. Потом - быстро вбирающий тепло кожи холодок электродов – На запястьях, висках, в области сердца…
Заэль вздрогнул и открыл глаза от неожиданности, сомневаясь, что у него не начались тактильные галлюцинации – настолько явственно он ощутил цепкое трение хирургических перчаток между ягодиц и несильное давление на кольцо мышц.
Черно-белая, желтоглазая маска радостно оскалилась в лицо улыбкой многоопытного садиста, а в голове уже вязко расползалась пустота, заволакивающая зрение белесой дымкой, призрачно мерцающей и чуть гудящей, словно крылья сотен невидимых ос, слетевшихся на сладкий аромат цветка, разворачивающего лепестки под солнечным теплом.
Жуткая маска смазалась неясным пятном. Лениво подумалось – нет, померещилось… Отяжелевшие веки сомкнулись, отсекая гудящую взвесь переливающегося марева. Вот сейчас, чуть громче гул – и губ коснется ласковая сталь Форникараса, язык заскользит вдоль лезвия в самой бесстыдной и желанной ласке, и отмирающая оболочка привычно подастся рвущимся наружу лепесткам, выпуская изголодавшиеся по живой плоти побеги, хранящие в своих алых бутонах семена и жизни, и смерти. Это предвкушение слияния с зампакто было ничуть не менее возбуждающим, чем короткий миг экстатичной агонии перерождения.
О том, что будет после высвобождения высшей формы, Заэль думал спокойно и отстранено, насколько позволял вялый ход мыслей. Ничего нового. Очередная запись в рабочем журнале - для шинигами, несколько часов в рукотворном аду - для него самого. Ко всему можно приспособиться.
Туман зыбко колыхался, необъяснимо просвечивая сквозь веки, почти не позволяя разглядеть за дымной кисеей меняющую очертания тень. Она то переместилась куда-то к ногам, то вдруг стала выше, а ног коснулось что-то, мягкое и легкое, укрыв до середины голеней теплой складкой. Тень истончилась, придвинулась ближе - исходящее от нее тепло можно было осязать всей кожей.
В затуманенном наркотиком сознании бесконечно долго формировалось объяснение происходящему, вылившееся в форму недоуменного: "Какого черта ты делаешь, Куротсучи Маюри? Зачем разделся?..."
Заэль заворожено наблюдал, как худые руки гротескно изогнувшегося над ним шинигами неторопливо движутся, обхватывая и сгибая в коленях его ноги, а он не может шевельнуть даже пальцем, слабо надеясь, что все это очередной, навеяный препаратом бред.
Безжалостно вторгшаяся в тело чужая плоть не оставила места сомнениям.
- Ты что... - Заэль слабо дернулся, глухо вскрикивая. Слова давались с трудом, но даже острая боль не разогнала туман в голове. - Что ты делаешь?..
- А на что похоже? - хохотнул Маюри, проталкиваясь глубже.
Сдержать болезненный стон не удалось. Тяжело ворочавшиеся мысли спутались окончательно, в глазах резко потемнело от прострелившей от поясницы до лопаток боли, когда шинигами вошел до конца, плотно вжавшись пахом в невольно напрягшиеся ягодицы. К горлу подкатил комок с отвратительно кислым привкусом.
Расслабиться. Так должно быть полегче...
Но легче не становилось. Распирающая боль рвала внутренности, лишая возможности дышать. Крашеные в темно-синий ногти до крови впились в кожу, чуть не в подбородок ткнув арранкару его собственные колени.
Заэль сильнее стиснул зубы. Он не будет кричать под... этим, не будет...
Внутри мерзко хлюпнуло.
Уже со следующим толчком он закричал - дико, безудержно, умудрившись даже вонзить ногти в бедра своего мучителя.
Зачем?! Что это даст?! Ведь не удовольствия же ради эта пытка...
Ответ крутился где-то совсем рядом, неизменно ускользая, все вытеснялось болезненным давлением в теле, отдающимся гнилостным душком тошноты в пересохшем рту.
И только от души хлебнув ядовитой реяцу капитана, инстинктивно, жадно, Гранц на короткое мгновение полностью осознал происходящее, внутренне похолодев от пронзившего понимания - шинигами догадался...
Думай-думай-думай! Пока не заволокло разум опасное полузабытье, после которого уже не вспомнить что к чему. Пока враг ослаблен упадком сил, пока отрешен от всего и всецело поглощен анализом искрящейся от его собственной духовной силы крови арранкара.
Заэль бесконечно медленно, осторожно свернул паутинку реяцу, сейчас ничем не сдерживаемой, вокруг одной из Адских Бабочек, безжизненно распластавших по стеклу предметного стола у дальней стены черные крылья.
Не самое надежное средство для достижения намеченной цели, но другого нет, и Заэль не уверен, что у него будет время на поиск более действенного.
По-правде говоря, впервые он не уверен, что у него вообще есть время.

***

Впервые после серии сложных модификаций Дыры обнаружив у себя способность повышать собственный уровень духовной силы за счет более сильного партнера, Заэль нашел физическим контактам еще одно, чуть ли не одно из самых восхитительных, применение.
В первый раз это произошло с Ноиторой. Интересный был период в жизни приварон Эспада и страдающего колоссальным комплексом неполноценности, на фоне унизительной снисходительности Терции, Октавы Эспада. Как это у людей называется: встретились два одиночества? Вот-вот, что-то вроде того.
Именно благодаря этой, своевременно обнаруженной способности, он и смог вернуть себе место в Эспаде. Что характерно - Джируга так и не понял, где кроются корни той странной опустошенности, о которой он однажды Заэлю же и оговорился невзначай. После этого Гранц притормозил. Ноитора, может быть, и не поймет, а вот его не в меру сообразительный фрасьон, рано или поздно, обязательно догадается. И тогда от вспышки беспощадной ярости новоиспеченного Квинты, Заэля не спас бы даже запас бережно накопленной реяцу, для сохранения которой в пассивной форме он поместил в собственную кровь аккумулирующие микрочастицы, не выявляемые ни одним, известным науке, видом анализа. Потому что карьера карьерой, а на передовую в качестве бойца Заэль никогда не стремился. Владыка ведь прекрасно чувствовал индивидуальный уровень духовной силы каждого Эспада и резкий ее рост в одном, конкретном случае, незамеченным не остался бы.
Наверное, только этот запас, недоступный даже для цепко обвившей шею удавки, пиявкой вытягивающей реяцу, и спас Гранцу жизнь, когда второй этап его плана начал осуществляться по вполне предсказуемому сценарию.

***

- Идиотка! - выплюнул Маюри в побледневшее лицо своего лейтенанта и, широко размахнувшись, влепил пощечину, оставившую мгновенно побагровевший отпечаток ладони, - Я кому приказал глаз не спускать с этой твари, а, Нему?
Не дожидаясь ответа, вошел в развороченное короткой, но, судя по последствиям, довольно яростной схваткой помещение, бывшее некогда комнатой в казармах двенадцатого отряда. Черт знает что, невозможно оставить расположение отряда даже на несколько часов! Поморщился недовольно - Унохана Рецу была уже здесь, склонилась над чем-то, иссеченным в кровавые лохмотья, в чем с трудом угадывалась мешанина рваной кожи, мышечных волокон, обрывков платья... и до неузнаваемости изломанных манипуляторов релизной формы Октава Эспада.
Вот сученыш! Как умудрился без своего занпакто в релиз войти? Недочет, недочет, что-то важное было упущено. Добровольное сотрудничество, да, гаденыш? И на что же он рассчитывал? Что Айзен его спасать будет? Вот ведь, тварь тупая. А еще на наличие мозга претендовал.
- Унохана-тайчо, - когда Куротсучи справился с первой волной удушающей злости и заговорил, делая акценты на местоимениях, голос его сочился ядовитой доброжелательностью, - Не кажется ли Вам, нарушением субординации Ваше вторжение на территорию неподчиненного вам отряда?
- Куротсучи-тайчо, позвольте Вам напомнить, - чуть повернув голову в его сторону, в тон отозвалась капитан четвертого, не прекращая попыток остановить уже вяло вытекающую из многочисленных ран на изувеченном теле арранкара кровь, залившую большую часть комнаты, - что, как медик, я имею полное право находиться там, где есть пострадавшие.
- Пострадавшие? - Маюри недоуменно огляделся, словно не понимая, о ком, собственно, речь, - Не вижу здесь никаких пострадавших... А-а! Я понял! Вы имеете ввиду этот образец, что я раздобыл во время рейда в Уэко Мундо? Ох, не хотелось бы вас разочаровывать, Унохана-тайчо, но, придется и мне Вам напомнить, что решением Совета, он является собственностью лаборатории Института, и к разряду "пострадавших", ну, никак относиться не может. Как хорошо, что инцидент исчерпан. Не смею Вас задерживать.
Маюри бесцеремонно потеснил гневно сверкнувшую глазами Унохану и сам присел рядом с неподвижным телом, не особо заботясь тем, что полы хаори моментально пропитались кровью. То, что осталось, вполне поместится в пару контейнеров...
Внимание привлекло конвульсивное движение длинных пальцев. А ведь жив еще, образец-то.
Куротсучи заколебался. В заспиртованном виде эта тварь точно больше никаких номеров не выкинет. Но и выяснить, каким таким любопытным образом произошла трансформация и почему удар занпакто, расколовший маску, не стал смертельным, там и не пробив череп, уже не удастся. А ведь Шинсо в руках Ичимару Гина осечек не делает.
Вопросы, вопросы, вопросы... Как тебе удается делать так, что их все больше, а, Заэль-Апорро?
Невидящий взгляд золотистых глаз, неожиданно ясный и осмысленный, но, словно - насквозь, впился в лицо Маюри, почерневшие губы беззвучно шевельнулись.
- Нему! - крикнул в коридор капитан двенадцатого, - Давай сюда "аптечку", живо! - и добавил, уже адресованное Рецу, - Унохана тайчо, у Вас наверняка еще куча дел в лазарете...
- ...буду знать... - едва различимый хрип, не шепот даже, - ...уже завтра... где они...
Из уголка искаженного кривой улыбкой рта потекла струйка крови, почти черная на фоне обескровленной кожи. На одно короткое мгновенье желание наступить на судорожно дернувшееся в попытке просто вдохнуть горло стало настолько острым, что Маюри пришлось впиться ногтями в ладонь, лишь бы сохранить внешнее спокойствие. Может, Унохана не поймет...
Назвать капитана четвертого отряда дурой никому бы не пришло в голову. И поняла она все прекрасно. Несколько слов - и выпорхнули в разбитое окно Адские Бабочки, разнося короткое сообщение всем капитанам Готей 13, Маюри только зубы от бессильной злости стиснул.
Унохана повернулась и внимательно посмотрела на ученого, сверлящего ненавидящим взглядом полуживого арранкара:
- Я его забираю. Если считаете это нарушением Устава, можете подать жалобу...
- Ох, беда с этими женщинами! - замахал он руками, не дослушав, - какие жалобы? Угробите важного свидетеля и редчайший экземпляр чертовски живучего Пустого. Более того - арранкара, одного из Эспада. Понимаете? - по лицу Куротсучи было видно: в том, что его понимают, он сильно сомневается, но куда деваться, приходится распинаться тут... - Не будет ни вам информации, ни мне материала, и кому легче станет?
Возразить женщина уже не успела - вернулась Нему, а вслед за ней семенило совершенно абсурдное существо на коротких ножках, комично вскидывая в такт мелким шажкам крохотные ручки.
Маюри ухватил уродца за шкирку, игнорируя протестующий визг, и проворно разломал круглую тушку, в которой не оказалось ничего, даже отдаленно напоминающего внутренние органы, на несколько ломтей, под опешившим взглядом Рецу.
Нему отвела взгляд, когда крепкие ногти ее капитана оторвали кусок поменьше от все еще слишком крупного, чтобы его можно было проглотить, не разжевывая, ломтя.
- Вот и пригодился опытный прототип, а, Заэль-Апорро? - подмигнул он Гранцу, жадно слизывающему с его пальцев остатки киселеобразной субстанции, заменяющей кровь этому подобию модифицированного фрасьона Октава Эспада, - Давай, скажи еще, что не на это ты рассчитывал. Нет, вы только посмотрите, Унохана-тайчо, ну, не милашка, а? Прямо с рук ест! - Куротсучи затолкнул следующий кусок прямо в глотку оживающему на глазах арранкару, еле успев отдернуть руку от клацнувших зубов, - Хе-хе, и не кусается почти.

***

На допросах арранкар держался с достоинством угодившего в дурдом, последнего разумного существа на оба мира. Куротсучи забавлял этот завуалированый под вежливое почтение к сильнейшему гонор. Капитан двенадцатого наигранно горестно вздыхал, корчил рожи и пожимал плечами, когда явно сбитые с толку витиеватостью речи допрашиваемого капитаны бросали в его сторону хмурые взгляды. Поняли, голубчики, почему он настаивал на применении психотропов. Оклемавшийся и собравшийся с мыслями, Октава Эспада взвешивал каждое слово в своих речевых конструкциях, намерено ли, или по привычке, делая их почти невоспринимаемыми на слух в своей нагроможденности и изобиловании терминологией. Можно было спорить на что угодно - намерено. Но Маюри не спешил злорадствовать. В конце концов, главное Совет узнал - предатели действительно собирают настоящую армию. Почти собрали уже. А так же место и предполагаемые сроки повторного вторжения. Так что, какая разница, если техническая сторона процесса получения этой информации ускользнула от понимания?
Изворотлив, паразит. Ну, ничего. Сам догадаешься, куда тебя сплавят, как только "помощь" будет оценена по достоинству и использована со всей эффективностью? Тяни, тяни время, нам спешить некуда.

***

Значит, вот оно в чем дело.
Что-то подобное Маюри и подозревал. Даже с учетом того, что львиная доля запаса духовной силы, законсервированной в нанонакопителях, пошла на переход в высшую форму, ранг Гранца теперь колебался, по меркам Эспады, где-то между пятой и четвертой ступенью. В свете этого откровения многие записи в рабочих тетрадях Октавы приобретали несколько иное значение. Интересно, Айзен знал или нет, что за крамольные идеи вынашиваются у него под носом?
Грех не убедиться в правильности своих выводов.

Кожа у него гладкая, тонкая - сосуды так и просвечивают на внутренней стороне локтей и бедер. И на шее. На точеной, перевитой под полупрозрачной кожей темно-синими сосудами и тонкими жилами шее, выгнутой так, что пульс можно на глазок считать. Частый. Даже слишком, учитывая дозу наркотика.
Распробовал, голубчик? Гляди-ка, и не кривится уже даже.
Вот, гаденыш! А ведь ему нравится, действительно нравится. Ай-ай-ай, как не профессионально.
Тонкие, когтистые пальцы потянулись к лицу, медленно, наощупь. Маюри уже знает, что сейчас эти "когти" не способны даже оцарапать и не отстраняется, с любопытством ожидая дальнейшего развития событий. Подушечки скользнули по раскрашенному лицу - очерчивая надбровья, через скулы, до подбородка.
И тягучий, глухой смех:
- А ведь краси-ивы-ый... а замаскировался - не разгляде-еть, - Заэль тянет слова нараспев, как вода течет. Сложно ему сейчас говорить, а молчать не хочет. Что за натура такая?
- Заэль-Апорро, - заламывает Маюри тонкую кисть и ловко прикручивает к столу оставшееся свободным запястье фиксирующим ремнем, - Ты что, соблазнить меня пытаешься? Прям, не знаю, как тебе и сказать... А ты-то ведь не в моем вкусе! - и сам смеется, с каким-то сумасшедшим весельем, прикрепляя электроды к самым чувствительным участкам влажной еще, после входа в релиз, обнаженной кожи.
- Ну, попробовать стоило, - беззлобно скалится в ответ арранкар, и впервые капитан двенадцатого отчетливо осознает, что ему, пожалуй, даже жаль, что уже скоро тот станет совершенно бесполезен, как любой отработанный материал.
Тонкий ободок полуоправы расколотой маски всего один и его концы расположены аккурат против незрячих, лишенных зрачков глаз - жутких и красивых одновременно. Темные, цвета запекшейся крови, разводы, расчертившие тонкими полосами левую сторону лица, больше не сходят, даже когда истаивают змейками реяцу щупы манипуляторов за плечами, увенчанных теперь всего парой тяжелых, маслянистых капель каждый. Неровные края распоротого, от воротника до подола, платья стелятся по полу, острыми лепестками со стола, словно вывернутые наизнанку соцветия лиловых и белых орхидей. А тонкие побеги, выбивающиеся из экстатично надломленой спины, стянутые в узлы и петли вокруг вбитых в пол скоб, сворачиваются на концах в крупные кольца, когда механизм зондирующего устройства легко преодолевает сопротивление мышц, скользким червем глубоко проникая в задрожавшее и совсем уж не по-человечески выгнувшееся тело.
Цветок искусно насажен на гибкий, стальной стебель, быстро срастающийся изнутри с мягкой плотью сотнями тончайших углеродных волокон - можно переходить к следующему этапу. Снова. Впрочем, в предыдущих результатах тоже было немало интересного.

Приказ о переводе Заэля-Апорро Гранца в подчинение первого отряда стал неприятным сюрпризом.
Надо было сразу, как только он обнаружил эту странность в колебании уровня духовной силы арранкара, надавить посильнее, заставить рассказать. Ведь была же гипотеза? Была. Сам хотел докопаться. Вот и некуда спешить...
Подлечила процветающая даже тут, в мире мертвых, бюрократия. Несколько дней отсрочки Куротсучи Маюри выгадал. Вот только как их использовать? Ни о каких предварительных тестированиях уже речи быть не может.

Карминовые губы - сладкие, как переспелая вишня. Их короткие, дразнящие ласки похожи на замашки дорогих шлюх - обещают, обещают, словно под красивой обверткой, яркой и пустой, что-то есть. Лиловое на розовом, розовое на белом - все в алых брызгах, на ощупь - тончайший шелк, на вкус - сахарная патока. И приторный запах цветочных лепестков.
Оборвать к черту. До голого стебля - тонкого, гибкого. И стебель – разорвать на волокна. Ядовитым цветам в постели не место. К черту, к черту их дурманящий запах да изысканно-лживую красоту! Пакость какая.
А вот на полке, в стеклянной колбе, почему бы и не подержать?
Тело Куротсучи - худое и жилистое, покрытое сеткой тонких, несходящих шрамов. В сравнении с безупречными линиями тела арранкара, оно выглядит угловатым, непропорциональным. И лицо, не раскрашенное, против обыкновения, в нелепую, черно-белую маску, непривычно сосредоточенно. Без тени обычной, сводящей скулы улыбки, оно было бы красивым, - его черты можно с уверенностью назвать правильными, - если бы не шрамы на висках и подбородке, совершенно безумный, независимо от настроения, взгляд и срезанные ушные раковины.
Гранц гибкий, как змея, тянется вверх, перегибаясь через собственное бедро – как позвоночник не ломается? – скользит сухой, атласно-гладкой ладонью по плечу, рука обвивает шею ломаным кольцом, крепко - не отодрать. Мерцающие светлым янтарем с брызгами золота глаза совсем близко, а в них – искрящийся безумием, первобытный голод.
Ну, наконец-то! То, что надо. Датчики фиксируют первое изменение фона реяцу арранкара.
Маюри неспешно обхватывает пальцами горячее горло, - кончики сходятся повыше седьмого шейного позвонка, - и медленно давит, пока не слабеет мертвая хватка на его собственной шее, а безмолвно разомкнувшиеся губы – темнеют, становятся почти черными. И впечатывает уже ничего не соображающего от действия препарата, помноженного на удушье, арранкара спиной в металлическую поверхность. Держит одной рукой за горло, чтобы лопатки были плотно прижаты к крышке стола, а другой – перехватывает под коленом соскользнувшую, было, с края стола ногу, рывком выворачивая набок узкие бедра. Заэль не сопротивляется, не пытается вырваться, но и облегчать задачу не собирается – подтянутые ягодицы напряжены и заметно дрожат мышцы другой ноги, прижатой к столешнице голенью Маюри. Гипертрофировано длинные и оттого - болезненно тонкие, пальцы цепляются за сминающую гортань руку, нереально белые, как и переходящие в худые запястья кисти, лишь на последних суставах – темно-лиловые, увенчанные такого же цвета, то ли когтями, то ли лепестками. Сейчас они мягкие, а могут быть тверже стали и с легкостью вспарывать плоть неосторожной жертвы. Невообразимая помесь хищника и паразита. Уэко Мундо богато парадоксами и Октава Эспада - образец самого занятного из них.
Заэль больше не смеется. Он даже стонать уже не может, только кривит беззвучно почерневшие губы, а взгляд широко распахнутых, слепых глаз пуст и затуманен.
Любопытно, что даже крученый жгут зонда не растягивает достаточно по прежнему тесный вход, и приходится с усилием проталкиваться внутрь коротко дернувшегося тела. В том, как при этом искажается болью лицо арранкара, есть что-то запредельно упоительное и Маюри начинает двигаться в рваном ритме, уже зная уровень чувствительности слабо забившегося под ним тела, не позволяя непрошеному раньше времени удовольствию нарушить ход тщательно спланированного опыта.

К внешней красоте Куротсучи был равнодушен. Но красота Октавы носила строго функциональный характер, это невозможно не отметить. Что же до содержимого... Оно оказалось занятно разнообразно. Да и гибкость мышления арранкара впечатляла. Более того, неохотно Маюри признавался сам себе, что в какой-то степени его интерес уже давно вышел за рамки научного и самое время ставить точку в этом затянувшемся "сотрудничестве". Но он не спешил. Тем более что оставалось еще кое-что, и это "кое-что" все больше занимало мысли, заставляло подолгу вчитываться в журналы, изъятые из лабораторий Лас Ночес, вносить неожиданные коррективы в ход исследований. И наступил момент, когда это полностью захватило, поманив чем-то по-настоящему важным, ценным, чем-то, способным, наконец, уравнять счет в негласном соперничестве с бывшим директором Бюро.
Всего один шаг отделял от намеченного - потенциальный подопытный был слишком истощен духовно, чтобы эксперимент удался.
Всего один, самый последний.

Узкая ступня резко упирается в плечо шинигами - Заэль пытается оттолкнуть, выпрямив ногу. Пытается. Куротсучи лишь сильнее стискивает пальцы и он заходится в непроизвольной конвульсии, затвердевшие когти рвут кожу на предплечье сдавившей горло руки. Сведенное судорогой тело выворачивается, словно не кости в нем, едва ли чувствуя, что отрывистые толчки стали размереннее и глубже, а может, как раз поэтому. И содрогается, не то в агонии, не то в экстазе - не разобрать, потому что уже в следующее мгновение густая, приторно сладкая волна с запахом растерзанных бело-розовых лепестков накатывает, сбивая дыхание, липко спутывая мысли, и хочется просто упасть сверху на эту бархатную, цветочную плоть, и вдыхать тающий с чуть горчащей на языке сладостью запах, пока в глазах не потемнеет, пока не напьется досыта разомлевшая от чужой силы, полузадушенная тварь, уже охотно поддающаяся бедрами навстречу каждому движению и тянущая, тянущая взахлеб смесь концентрата искусственно синтезированных частиц и реяцу шинигами.
Датчик сигнализирует о достижении необходимого уровня духовной силы, достаточного, чтобы процесс качественного перерождения прошел согласно расчетам.
Вот только оторваться от гибкого тела, светящегося в золотом пламени охватившей его реяцу, уже практически невозможно... Проклятая тварь! Если бы не заранее заложенная в автоматы программа...

Маюри словно со стороны, механически наблюдает, как прямоугольник стола накрывает полупрозрачный купол преобразователя, как перемигиваются лампочки приборов, выводя излучатель в активный режим, как пространство под колпаком заполняет нестерпимо яркий, режущий глаза даже сквозь экран светофильтра, свет. Устало думает, перед тем как истощение ввергает в яму беспамятства, что, оно и к лучшему, что Октава уже и так слеп - сетчатку опалило бы и сквозь веки.

***

Восстановить полную картину событий удалось далеко не сразу.
Каким образом Октава связался с предателями? Синтезировал Адскую Бабочку. Подумать только. Не отслеживаемую, бабочку-невидимку. Ну да, у него была возможность снять энергетический слепок с одной из пустышек, и не одна. Преступная халатность. Несколько офицеров уже сполна за нее расплатились, да толку.
Каким чудом Ичимару незамеченным проник в Сейретей? Вопрос открыт. Но пришел он явно с намерением избавиться от бывшего Эспада. Не дурак, Гранц, далеко не дурак. Он и не ждал помощи. И прекрасно знал, что удар силового занпакто даст необходимый потенциал противоположного заряда, для выброса хранящейся в накопителях, украденной силы. Как рождение сверхновой. Еще легко отделался, просто лишился зрения, а мог ведь и идиотом стать. И тут сомнения вызывает, что же он рассчитывал таким образом выгадать, ведь даже так против Шинсо не выстоять. А он и не планировал "выстоять". Целью было - подкинуть "сюрприз", в виде микропаразитов на роговицу. Недолговечных и стерильных, зато передающих зрительные образы. Обеспечить свою значимость в глазах Совета.
Почему невозможно было выделить эти универсальные микрочастицы, о существовании которых Маюри только догадывался? Да потому что Октава собственную Дыру, которая по сути является ограниченным гравитационными полями сгустком элементарного вещества такой высокой плотности, что он выглядит пустотой, умудрился превратить в множество таких вот микродыр, поместив их в кровь, в которые стекалась чужая сила, как вода в бездонную яму. И предохранители разработал. Те самые микрочастицы. Ум на разум не натягивается. Хотя, ход хорош, надо отдать ему должное.
Даже не жаль, что слишком поздно Маюри обнаружил незначительную погрешность в полярности ограничивающих полей. Урахаре так и не удалось повернуть вспять процессы, превращающие души в Холлоу, а ему, Куротсучи Маюри, удалось!
Что ж, теперь дело за малым, найти и вернуть сбежавшее сквозь прореху в силовом барьере существо, которому еще только предстоит дать название. Учитывая, какой шлейф духовных частиц за ним тянется, это будет не так уж сложно. Сложно будет подобраться к этой тварюшке, обладающей теперь не только силой, но и информацией о противнике.
Ничего. К этой встрече он подготовится со всей тщательностью.